Росс Барнаби - Загадка белого «Мерседеса» [Сборник]

Он поехал вниз по авеню Карла Пятого и остановился у гаража, как раз там, где автострада смыкается с Гентским шоссе.

— Хэлло, Люсьена!

— Вы опять вернулись? Что случилось, влюбились в меня или что?

— Нет, мне нужна ваша помощь. Кое-что случилось здесь, в Брюсселе, в чем мне нужна ваша помощь. Я подумал о вас, потому что вы знаете этот греховный город. Я решил признать у вас умственные способности; у вас найдется четверть часа?

— Ну, я могла бы найти лучший способ потратить время, но я не возражаю. У меня скоро перерыв на кофе… Филипп?.. — позвала она своим звонким голосом и сделала жест, как будто поднося чашку ко рту. Весьма прыщавый юнец в слишком маленьком комбинезоне махнул в знак согласия воздушным шлангом, который он держал в руке.

Они пошли и уселись в кофейне; она сунула в рот сигарету жестом, который он помнил. Не очень, по-суще-ству, хорошенькая девушка, но привлекательная, как Мария Валевская.

— Это будет звучать чертовски глупо. Если бы я не знал вас, мне никогда бы не пришло это в голову. Но теперь, когда пришло, это уже что-то вроде неизбежного вывода.

— Что именно?

— То, что вы знали человека по имени Мейнард Стам.

Она реагировала совсем не так, как он мог бы ожидать.

Поставила чашку и ничего не ответила. На ужасное мгновение он подумал, что совершил ту нелепую ошибку, которой опасался.

— Мы нашли мертвого человека на Аполлолаан. Кто-то убил его, но нет доказательств, которые на кого-нибудь указывали. Он был контрабандистом, и неопределенная официальная версия такова, что произошла ссора между преступниками. Вокруг этого человека масса всяких странных вещей, которые я пытаюсь связать одну к одной. И вот, просто думая о них, я — сам не совсем понимаю почему, — подумал о вас. Я подумал, что вы должны что-то знать об этом человеке.

Она снова подняла чашку и залпом выпила кофе.

— Вы совершенно честны со мной? Кто, по-вашему, на самом деле его убил?

— Делаю все, что могу. Думаю, что могли убить вы. У меня нет ничего в поддержку этого в настоящее время; это потребует еще большой работы.

— И что же вы намерены предпринять?

— Спросить вас.

— Я не собираюсь отвечать ни на какие вопросы.

— Тогда мне придется забрать вас. Я должен знать, понимаете?

— Арестовать меня?

— Я не хочу поднимать шум. Просто тихо попрошу вас поехать со мной.

— Вы ведете себя скромнее, не так ли, чем если бы были в Голландии?

— Если хотите. Что это меняет?

— А у вас есть право кого-либо арестовать в Брюсселе?

— О, я могу позвонить по телефону. Чтобы бумаги переслали сюда в бюро.

— Но вы просто пришли. Вот так вот. Спросить меня, что я знаю о каком-то человеке, который умер?

— Да.

— У вас не очень крепкая позиция, правда? Ни ордера, ни доказательств, ровно ничего. Если я захочу, я могу сделать так, чтобы вас выкинули отсюда.

— Возможно, — ровным голосом. Могла, но раз она это сказала, то не сделает этого.

— Я могу закричать. Я могу сказать: « Грязный фламандец». Они здесь меня знают, они любят меня и уважают. Если им покажется, что вы пристаете ко мне, они вас линчуют. Вы — голландец, а они — бельгийцы. Мне достаточно только палец поднять.

Ван дер Валк улыбнулся.

— Если вы хотите мне доказать, что вы просто дешевая маленькая подделка, валяйте, поднимайте ваш палец.

Как он и хотел, она рассердилась.

— Вы что, принимаете меня за овцу, которая будет стоять и ждать, пока ее арестует какой-то грошовый полицейский? Ничего у вас со мной не выйдет. И спросите любого из этих людей, с которыми я работаю, дешевка я или подделка!

— О, идите и спрячьтесь за вашей кучей мастеровых, если хотите; я и не двинусь, чтобы помешать вам. — В голосе его было презрение.

— Так лучше. Вы мне куда больше нравитесь таким. Менее глупым. Менее официальным.

— Мы всегда были способны понять друг друга. Вот почему я здесь. И вот почему мне стало теперь скучно. Сколько нам еще придется сидеть здесь, ведя приятный разговор?

Она легко могла тогда подняться и отправиться с ним, как он хотел и думал, что она сделает, если уколоть ее трусостью. Но другой фактор вмешался в его планы. На стол упала тень. Крупный мужчина, такой же крупный, как ван дер Валк, и выглядевший куда крепче. Дюжий бельгиец. Нет ничего упрямее, чем дюжий бельгиец из Боринажа; они могут быть грозными. Они родились в голодном, грязном краю, который поставляет шахтеров, боксеров и политических агитаторов. Уголь и железо оседают в их крови. Чтобы быстро получить о них представление, поинтересуйтесь их спортивными играми. Велогонки на длинные дистанции и петушиные бои. Боевой петух из французско-бельгийских приграничных районов, если запереть его в комнате со взрослым мужчиной, убьет этого мужчину. Ван дер Валк это знал.

— Что ты делаешь, Люсьена? Этот мальчишка Филипп стонет, что у него слишком много работы.

Она встала, не сказав ни слова, и вышла через заднюю дверь, на которой было написано «Служебный вход». Дюжий мужчина спокойно взглянул на ван дер Валка.

— Клиент? Или просто проездом? — голос был мягок и вежлив.

— Проездом, но я зашел с определенной целью. Я из полиции.

— Тогда лучше говорить со мной, чем с моими служащими.

— Вы хозяин?

— Да.

— Да, тогда мне придется поговорить с вами. Я должен забрать эту девушку. Она знает это и знает причину. Спросите ее.

Бледные серые глаза изучали его без одобрения и без враждебности.

— Вы полицейский откуда? Франция? Покажите ваше удостоверение.

— Не здесь. У вас в конторе.

Крупный мужчина взвесил это.

— Прекрасно. — Он прошел, легкий, как кот, через дверь с надписью «Служебный вход», и ван дер Валк последовал за ним, хмурясь. Придется ему прибрать к рукам и этого типа тоже.

Они были внутри гаража, длинной бетонной пещеры, далеко уходящей вглубь. Вдоль нее тянулся рад служб и лавок. Впереди ремонтные мастерские, там спокойно трудились механики. Один из них на минуту выпрямил затекшую спину и без любопытства уставился на ван дер Валка, сложив губы так, словно хотел свистнуть, глаза его казались очень синими на запачканном лице. По другую сторону тянулся еще один ряд низких строений; рослый бельгиец шел по направлению к ним, а не к конторе. Ван дер Валк следовал за ним. Снаружи, через боксы и насосы, проникал серый свет и терялся в темноте измазанного маслом бетонного навеса, где стояли, терпеливо ожидая лечения, полсотни машин, похожие на амбулаторных больных, с диагнозом и рецептами, аккуратно подсунутыми под дворники на ветровых стеклах.

Это была раздевалка, где служащие ели, переодевались, мылись, курили и сплетничали. Здесь было тепло и тихо; газовый радиатор испускал тихое шипенье из закрытого запальника. В комнате валялись старые ботинки и пустые бутылки. Кто-то оставил жирную бумагу из-под сэндвичей; большая пепельница в форме автомобильной шины была переполнена запачканными и захватанными окурками. Люсьена стояла у окна на противоположной стороне, заложив руки в карманы. Она сдувала пепел с сигареты на пол, как это делали механики. Рослый бельгиец тихо затворил дверь и повернулся, засунув руки в карманы куртки, как английский принц-консорт. Руки были что надо; как автоматические ковши. Костюм его был из дорогой желтовато-коричневой фланели, на нем был каштанового цвета шелковый галстук и кремовая сорочка. На его мускулистом теле это не выглядело нелепо; это было даже элегантно. Тело его обладало бессознательной горделивостью, свойственной человеку, который сделал что-то из ничего и уверен в своей способности справляться с жизнью.

— Итак, вы какой-то полицейский. И вы ее хотите взять за что-то. И что же она, по-вашему, сделала, а?

— Спросите ее.

Он медленно повернулся, чтобы посмотреть на Люсьену.

— Сделала что-нибудь? Что-нибудь, что он может доказать?

Она сделала презрительное лицо.

— Нет.

Массивное, гибкое тело снова повернулось к ван дер Валку.

— Так вы рассчитывали приехать сюда и тихонько вытянуть из нее? Я знаю фараонов. Их два типа, с двумя методами. Одни сразу лупят любого, кто подвернется; другие — умники, задурят парню голову сладкими речами, пока он сам уже не перестает понимать, натворил он что-нибудь или нет. У вас нет ничего определенного, иначе вы разговаривали бы здесь по-другому. А вы пришли тихо, потому что вам не за что зацепиться. Покажите-ка вашу бляху.

— Если я кого-нибудь напугал насмерть, так я что-то не вижу признаков этого, — заметил ван дер Валк, предъявляя свое удостоверение.

Мужчина внимательно разглядывал его, медленно читая незнакомые голландские слова шевелящимися губами, которые создавали беззвучные рисунки формы и смысла слов.

— Голландец. У вас нет права даже высморкаться здесь, в Бельгии.